«Единственный мой архив - память…»

Я из поколения шестидесятников. Поколения, чьи мечты сбывались. Поколения, вступавшего в жизнь с присягой строителя коммунизма, торжественно произносимой на школьной выпускной линейке перед памятником Ленину. Я не давал этой клятвы. В день своего совершеннолетия я давал другую клятву - присягу Роду. Это было как раз после Пасхи, в день Дедов, когда стар и млад шел на кладбище отдать дань памяти родителям.
Там, на месте склепов предков Голицыных, Вербицких, Рашевских, Белозерских вешние воды вырыли глубокий овраг, через который прошла стежка-дорожка с Болдиной Горы в урочище Святое. Вот рядом с этим оврагом, у могилы побратима моих прадеда и прапрадеда Афанасия Марковича, лежащего рядом с монументом Михаилу Коцюбинскому, и приносил я присягу Роду. До сих пор мы с сестрой приходим прибрать эту скромную могилку. Только мало чем отличался текст присяги Роду от присяги строителя коммунизма, разве тем, что я клялся служить людям, а не властям. Все остальное было, как и в той, коммунистической, присяге. Моя присяга Роду была когда-то присягой Кирилло-Мефодиевского братства, написанной одним из моих прапрадедов Виктором Белозерским. Среди наших партидеологов встречались умные и грамотные люди: за основу присяги строителя коммунизма они тоже взяли текст Кирилло-Мефодиевских братчиков…
На месте яр-дорожки в урочище Святое были когда-то могилы моих предков. Были, пока в 1922 не расстреляли моего деда Николая Николаевича Вербицкого-Антиоха, сына автора строк «Ще не вмерла…», участника ледового похода Лавра Корнилова. Тогда же разрыли и все наши могилы. Выполняя желание уже безумного Ленина, искали драгоценности. Деду не нашлось места на семейном кладбище. Ему вообще на кладбище не нашлось места. Зарыли где-то вместе с другими расстрелянными. Не нашлось в земле Украины места и второму деду - автору первого перевода «Интернационала», писателю, режиссеру Миколе Вороному, исчезнувшему в ГУЛАГе в 1937, и дяде тоже поэту Марку Вороному, схваченному чуть позднее. Неизвестно, где похоронен и второй дядя, Евгений Вербицкий, отнесший в 1951 году во Львовское издательство свой роман о трех харьковских окружениях, участником которых он был. Отнес и исчез…
Даже могилки своей матери, студентки пединститута, расстрелянной полицаями-охранниками, я не найду. Пошла она в зловещем 1941-м в яновский концлагерь под Черниговом выручать отца (немцы тогда отпускали пленных на поруки родственникам). Налетели на лагерь партизаны, часть пленных ушла вместе с ними. А тех, кто остался, вместе со стариками и детьми, пришедшими на поиски близких, расстреляли повылазившие из схоронов полицаи из волынского сичевого куреня. Теперь, наверное, дети тех полицаев зовут себя детьми борцов за свободу Украины, детьми жертв гитлеровских и сталинских репрессий. Действительно, каждого второго полицая за самовольный расстрел мирного населения повесили немцы на центральной площади Чернигова. Оставшихся повесили уже наши, сразу после войны. Иудам - иудина смерть! Но мою юную маму было уже не вернуть. Даже могилы ее не найти. Помните фильм «Обратной дороги нет» с Олялиным в главной роли? Его отряд шел на смерть ради того, чтобы отвлечь внимание немцев, дать основным партизанским силам напасть на тот самый концлагерь. Только ничего в фильме не рассказано о том, что было после налета: не немцы расстреливали невинных людей. Наши, украинцы…
Моя мать, Ирина Николаевна Вербицкая, - внучка Николая Андреевича Вербицкого-Антиоха. Он и был автором первого (каноничного) куплета нынешнего Гимна Украины. Первую запись текста, сделанную разными почерками, я видел у двух бабушек из рода Голицыных в их доме, вернее комнатушке, оставшейся им от родительского дома по улице Тарасовской, недалеко от ботанического сада. От них я и узнал о том, как именно была написана «Ще не вмерла Україна». Род Вербицкого-Антиоха древний, восходит к Гедиминасу, как и род Голицыных. Мать Николая Андреевича была сестрой Сергея Павловича Голицына. Жена Николая Андреевича Софья Рашевская, тоже старинного дворянского рода.
Кроме моего деда Николая, у Николая Андреевича Вербицкого-Антиоха был сын Федор, умерший молодым, и две дочери Вера и Мария. Мария была замужем за знаменитым в хрущевские времена художником Раковым - связали свою судьбу в колымской ссылке, а на воле разошлись. Кстати, мой двоюродный брат Алексей Раков (сейчас Вербицкий) - писатель, живет в Москве, неподалеку от Павелецкого вокзала, член дворянского собрания.
Вера была замужем за Николаем Вороным. К сожалению, она застала его вместе с кумом Иваном Франко в компании с артистками в неглиже и развелась. Их сын, крестник Ивана Франко, Марко Вороной, названный в честь Марка Вовчка, был детским поэтом и сказочником.
Бабушка моя Евгения Львовна Кулешова. Ее отец, Лев Николаевич Кулеш, - племянник Пантелеймона Кулеша, который усыновил его, когда по блату (он с молодости дружил с министром внутренних дел Милютиным) получил пост куратора учебных заведений Варшавского округа. Пантелеймон, кстати, не был дворянином из-за упрямства отца, который не захотел унижаться перед чиновниками, оформляя надлежащие документы.
Нет могил моих предков на моей Украине. Уйду я - уйдет и сама память о них. Вот и пытаюсь вернуть хоть крупицы, вернуть через память об их окружении, о друзьях, среди которых был и сам Шевченко...
Одним из наших далеких предков, родственником Белозерских и Рашевских по материнской линии, повлиявшим и на мою судьбу, был Виктор Забила. Это благодаря его тетрадке, содержащей более тысячи рецептов перваков, настоек и наливок, я без проблем поступил в Киевский технологический институт пищевой промышленности. Еще бы! Ведь алкогольная отрасль этой промышленности в те времена знала не больше ста рецептур